Главная

Я – поэтесса. Это не звание и не титул, это судьба.

Началось — очень давно, когда я, маленький голодный заморыш в нетопленой комнате в войну сочинила первое стихотворение.

Я не могла носить в себе это величайшее открытие — я умею так располагать обычные слова, что они становятся стихами!

Учительнице нашего второго класса стихи не понравились, пятилетний брат вообще не поверил, что я это сама сочинила…

Тем не менее, я сразу решила — стану великой поэтессой. Для этого нужно прочесть всё, что было написано до меня, и ещё все должны знать, что я есть.

Конечно, мне за всю жизнь не удалось ни то, ни другое.

А может, ещё раньше, до войны — мы идём с папой по тёплым ступенькам от Дона, и сочиняем — он одну строчку, я другую.

С войны отец не вернулся. Мне так не хватало его всю мою жизнь!

Мама, уже на склоне лет, сказала как-то:

— Отец говорил, мы растим звезду, Светланка будет звездой, вот увидишь.

Если бы она сказала мне это раньше, я бы верила в себя, может, вся жизнь сложилась бы иначе…

Мама считала, что должна в память отца вырастить меня и брата, дать нам высшее образование. И тянулась изо всех сил.

Какие там звёзды! Какая сцена! Литература —  не профессия, нужен верный кусок хлеба. И я не могла, не имела права не окончить институт, не принести домой этот верный кусок хлеба.

Воспитали меня книги. Читала без системы, всё, что попадалось под руку в пяти Ростовских библиотеках.  Но весь фундамент личности, все нравственные устои, нерушимые, на всю жизнь — из книг. Не убий, не солги, не предай, не дай поцелуя без любви…

Окончила Таганрогский Радиотехнический институт. Много лет работала инженером. И продолжала писать.

Один Ростовский поэт, у которого, в отличие от меня, каждый год выходили книжки, сказал как-то, что у меня — счастливая литературная судьба.

Наверно, если не растягивать счастливые моменты во времени… Если забыть неудачи, предательства друзей, потери, годы, когда невозможно было напечатать ни строчки.

Если брать только счастливые пики, которые вдруг, каким- то непредсказуемым, чудесным образом поднимались из пучины сплошного невезения, вакуума вокруг,  когда тебя вытеснили, оттеснили от интересной творческой работы в отдел, где только тратится время, тратится жизнь на ненужную работу за «вертушкой» от звонка до звонка…

Эти сияющие вершины и меня поднимали из этой пучины, потому я и выжила, и осталась самой собой.

Первая книга стихов, «Синие города», тоненькая, светлая, была чудесным подарком судьбы.  И, как будто специально к её выходу, приурочили семинар молодых поэтов в Москве!

Наверно, я одна из всех поэтов не знала об этом семинаре. Из Ростова приготовились посылать совсем другого поэта, но Москва вызвала меня. Какое счастье!

На книжку откликнулась вся ростовская пресса, и «Комсомольская правда», и на семинаре меня хвалили. Пять человек приняли в Союз писателей, а ещё пять, и меня в том числе, отложили до второй книги. Мне её выпустили только через десять лет.

Этого подарка судьбы ростовские литераторы мне так и не простили. Всю мою дальнейшую жизнь в Ростове Донская рота выталкивала меня из своих рядов, как инородное тело.

Я работала инженером. У Азимова как-то спросили, как он совмещает науку и литературу. Он ответил, что просто переходит из одной комнаты в другую и плотно закрывает за собой двери.

В ту, где меня ждали стихи и первые наброски прозы, я попадала только глубокой ночью…

Я очень любила свой город, и город любил меня! Несмотря ни на что, мои стихи звучали по радио, меня приглашали на телевиденье, печатали  все ростовские газеты, журнал «Дон» не только печатал мои стихи, но пока там был редактором Михаил Дмитриевич Соколов, меня приглашали на встречи коллектива журнала с читателями, как автора!

Михаилу Дмитриевичу я всю жизнь буду благодарна за ещё один подарок судьбы — он собрал в большую папку все мои стихи, которые нашлись в редакции, и послал на конкурс молодых творческих работников в честь пятидесятилетия комсомола.

Я, конечно, опять же понятия не имела об этом конкурсе!

Мне присудили диплом П степени. Сказали, – конечно, я получила бы первую премию, но у меня не оказалось гражданственных стихов.

Это клеймо стояло на мне всю мою жизнь — нельзя было писать только лирику, а у меня так и не было ни одного стихотворения — ни о вождях, ни о партии, ни о комсомоле.

Но вторая премия — поездка на Дальний Восток! Это было чудо!

Все десять лет, что не выпускали мою вторую книгу, я писала стихи. Они начали появляться в Московских журналах, радио «Юность» передавало всё, что я  присылала.

И вдруг — опять чудо — «Литературная газета» опубликовала крошечную подборку ростовских поэтов, и в ней — моё стихотворение «Ходите чаще в гости к старикам».

И  девятнадцать композиторов приносят на Всесоюзное радио музыку на эти стихи. Приняли песню у Александра Изотова, мы потом написали с ним ещё много песен.

Записала Майя Кристалинская. В том же году песня заняла первое место на радио по письмам слушателей. Мне пересылали их пачками.

Я и раньше получала письма после каких-то публикаций, но такого потока я не могла себе представить. Писали мальчики из армии, пожилые люди, казалось, песня затронула множество людей!

Даже сейчас, когда я говорю, что это мои стихи, оказывается, что песню помнят многие.

Ни премия комсомола, ни публикации и песни не поколебали отношения ко мне в Союзе и  издательстве. Год за годом мне возвращали рукопись очередной книг и стихов. После этой песни книга не выходила ещё шесть долгих лет.

Но вышла, наконец. Не знаю, что сдвинуло её с мёртвой точки. Меня приняли в Союз по ней и по отрывкам из повести «Осколки детства».

Судьба подарила мне ещё два года в Москве на Высших литературных курсах, с прекрасными преподавателями, со всеми московскими концертами, спектаклями, вечерами. Я дышала Москвой и не могла надышаться.

Здесь был тот темп жизни, который был мне нужен, та энергетика, тот уровень общения.

Я долго ещё буду разрываться между двумя своими любимыми городами…

Но курсы остались позади, я стала нищим свободным художником.

В Ростове мне так и не предложили никакой штатной работы, которая давала хотя бы самые минимальные средства существования.  Не давали выступлений под предлогом, что у меня не было телефона. Я приходила каждый день в Бюро пропаганды. Не помогало.

Работа была в Москве. Я не отказывалась ни от каких выступлений, и сто рублей в месяц зарабатывала. Правда, половину платила за квартиру. Ни разу не почувствовала себя несчастной, даже когда надо было выбирать — хлеб или поездка на метро. Свобода — великая вещь!

Но меня снова и снова тянуло в Ростов…

А в Ростове совершенно случайно вышла ещё одна книга стихов, она была уже в производстве, когда зав. художественной редакцией сказала на собрании, какая ужасно слабая у меня выходит книжка!

Но она вышла, и сама защитила себя, та же зав.отделом сказала, что это моя лучшая книга.

Шёл 79йгод. Он стал для меня переломным в полном смысле этого слова.

Секретарь нашей писательской организации, Пётр Васильевич Лебеденко, предложил мне поехать на БАМ, в посёлок Магистральный, где работал ростовский строительный отряд.

О БАМе в то время можно было писать или на повышенных тонах, или никак. Я написала, как есть — со всеми сложностями, неувязками, и среди прочего — что на БАМе по проекту жгут лес на просеках, а рядом ведут плановые лесоразработки.

Сорок пять минут передачи «Писатели у микрофона» на Всесоюзном радио — и снова поток писем.

Мне заказали на Всесоюзном радио передачу об Атоммаше, он тогда гремел не меньше БАМа.

Я пробыла там целый месяц. Сделала целых три передачи.  Ребята на радио, что монтировали их, сразу сказали;

— Очень здорово, но у нас это не пойдёт.

Хотя я писала не только о проблемах, я писала о людях, с которыми сжилась и сдружилась за это время. О передачах начальство сказало:

— После них никто туда работать не пойдёт!

Они так и остались на полке.

Потом снова был Дальний Восток, уже в третий раз, теперь оттуда звали меня, просили приехать!

Насколько беднее была моя жизнь без этих поездок! Я видела, видела и Сахалин, и Курилы, и Командоры, и Камчатку, у меня появились там прекрасные друзья, эти края тоже стали мне родными.

Но Дальний Восток — это стихия. В том году я даже умудрилась попасть на маленьком сейнере в центр тайфуна Тип…

Какие там сроки, какие расписания! Я опоздала на отчётно-перевыборное собрание. Весь Дальний Восток знал, что я должна успеть на него обязательно. Меня спрашивали:

— Ты секретарь парторганизации? Или член бюро?

— Нет, конечно!

— Так не дёргайся, с погодой не поспоришь.

Но в Ростове завели на меня персональное дело. Оказывается, пока я моталась по командировкам, я пропустила много собраний и политзанятий.

Напрасно я говорила, что за это время в главной Ростовской партийной газете появилось десять моих материалов!

В райкоме сказали:

— Формально они правы.

Я не могла с этим смириться. Наш куратор в Москве, Татьяна Александровна поднялась к секретарю Союза, Валерию Дмитровичу  Поволяеву. Этому человеку я тоже благодарна всю жизнь. Он поднял трубку и сказал всего одну фразу:

— Не трогайте её! — этого оказалось достаточно.

— Светлана, вам надо уезжать оттуда. Они ведь уже доедают вас, скоро косточки выплюнут. У вас есть квартира в Ростове?

— Да, недавно получила — с таким трудом!

— Прекрасно. Мы дали в Обменное бюро тринадцать писем. Ваше будет четырнадцатое. А разрешили обмен — только троим. Вам есть кого попросить о поддержке?

Мне некого было просить, но я не сказала об этом. Сдала письмо в канцелярию. И мне почему-то разрешили обмен!

Донская рота была возмущена до предела. Я не стала хлопать дверью, хотя  Пётр Васильевич Лебеденко сказал:

— Мы очень мало делали для тебя.

— Вы же могли и этого не делать. Так что всё равно спасибо. Я замуж выхожу.

Это было чистой правдой, так совпало, я действительно вышла замуж за нашего же ростовчанина, на год раньше меня окончившего наш институт.

Пришла к нему в коммуналку без горячей воды, с пьяницами-соседями, и никогда не пожалела об этом. Он стал для меня самым дорогим и близким человеком, опорой и поддержкой во всём, что я делала.

Мы прожили вместе двадцать три года. Уже больше пяти лет его нет на свете. Я подумать не могла, что смогу без него жить. Оказывается, живу.

А тогда Москва приняла меня, как свою. Вышла книга стихов в «Современнике», «Несмеяна». Тоже было чудо, могла и не выйти — её в полном составе завернуло ЛИТО. Спасло, что все стихи, что в неё вошли, уже были опубликованы!

Вышла в «Детской литературе» книжка «Димка-маленький», авторская пластинка с песнями на мои стихи, они звучали на радио и телевиденье, прошёл авторский вечер в святая святых для меня, Центральном Доме литераторов в битком набитом зале…

Мне поручили на радио серию передач о советской песне, я сделала их, и они звучали повторами несколько лет подряд.

Но у судьбы для меня был ещё один подарок, очередное чудо!

Больше всех песен на мои стихи пела Валентина Толкунова. И она пригласила меня в свой концерт — пятнадцать минут стихов между двумя отделениями. И вдруг!

На концерте в кинотеатре «Октябрь» ко мне подошла зам. Директора Москонцерта.

Я проработала  там четыре года. Какое это было счастье!

Я ведь ещё в детстве мечтала быть актрисой! Правда, это был не театр. Хотя — театр, конечно, только одного актёра. Меня аттестовали по высшей категории, дали отделение стихов, я объездила с ним всю страну. Я даже успела сдать худ.совету концерт в двух отделениях по своей прозе.

А потом оказалась на операционном столе.

В Москонцерт не вернулась больше, а с Валей Толкуновой ездила ещё несколько лет.

И ещё успела до того, как всё рухнуло, выпустить авторский гигант с песнями, книжку «Колесо» в «Советском писателе», лучшем издательстве страны, под редакцией лучшего редактора поэзии, Виктора Сергеевича Фогельсона.

И был ещё один вечер в Большом зале ЦДЛ….А потом пришли девяностые. Распался Советский Союз, ушла в небытие страна, в которой я родилась, которая вырастила меня, выучила, вывела в люди. Следом распался и Союз писателей.

Казалось, не подняться. Не верилось, что могут быть ещё книги, песни, выступления…

И вдруг! Ну, разве это не чудо — гастроли в Израиле, огромные залы, слушающие мои стихи…

И книги — вышли, вышли всё же в эти беспросветные годы две мои книжки — стихи, «Волшебное стекло» и маленькая повесть  о любви, «Если бы мне сказали». Спасибо Кемеровскому телевиденью за час прямого эфира, спасибо Кемеровскому Мелькормкомбинату, ставшему спонсором для этих книг!

Я думала тогда, что стихи больше никогда и никому не будут нужны, но книжка стихов быстро разошлась в магазинах.

В 2004году я уже смогла выпустить второе  издание её за свой счёт. А в 2007ом «Мелодия» выпустила диск с песнями на мои стихи.

 И снова Её Величество Надежда стала у моего плеча… Надежда, что будут ещё книги, я ведь продолжаю писать. Что стихи, что лежат у меня в столе, найдут своих композиторов и исполнителей. Что у меня ещё будут залы, где люди станут слушать мои стихи.

Я прекрасно понимаю, что в наше время для всего этого — кроме всего прочего! — нужен хороший организатор, директор, импресарио. Я с радостью пошла бы на сотрудничество с таким человеком на его условиях! Может, кто-то откликнется?

…

В один из  приездов в Ростов я попросила на телевиденье прямой эфир, мне понравился опыт в Кемерово.

С ростовским телевиденьем у меня всегда были особые отношения. Когда я оказывалась в Ростове — даже проездом, на один-два дня,  всегда находилась свободная студия, операторы и осветители, молодые ребята, расставляли аппаратуру, а после записи брали листы с моими стихами и перечитывали их…

Когда я однажды шла по коридору, молодая девушка спросила:

— Кто эта женщина, которую все обнимают?

Мы с ней потом часто бродили по городу, и она говорила:

— Каждый ваш приезд — как глоток воздуха…

А для меня самой каждый приезд в родной город был, как глоток воздуха…

 В тот, последний мой приезд, мы сидели с молодой девушкой-редактором в студии за столом. Телефон не умолкал ни на минуту. Мне не задавали никаких вопросов, родной город просто объяснялся мне в любви. А я говорила — Спасибо! И плакала…