Параллельные миры

Она занимала всё купе, сидела посредине скамейки, широко расставив ноги, и рылась в огромной сумке. И показалась мне очень полной, — широкая спина, мощные плечи, засыпанные множеством тонких блестящих косичек вперемежку с плетёными тесёмками.
—  Здравствуйте!
— Здравствуйте! Я сейчас, только выну еду из сумки…
— Ничего, ничего. Нам спешить некуда, вся дорога впереди.
Наконец, сумка водворяется в ящик под сиденьем, и она садится напротив меня.
Оказывается, она не такая уж полная, просто в теле, как говорится.
— Я такая голодная! Хотите — курицу?
— Cпасибо, я ведь из дома, только чай. Надолго вы в Энск?
— На три дня.
— И я на три дня! Я по работе, а вы?
— Я — к любимому. Познакомились по Интернету, два месяца перезванивались, и вот — еду, еду, наконец!
— Надо же! Представить не могу. Интернет, простите ради Бога, такая ненадёжная штука, столько там плавает акул! Что вы знаете о нём? Почему вы к нему, а не он к вам, для начала, хотя бы?
…. Господи, ну зачем я ей это говорю! Она же не девочка, лет сорок, а то и больше…
— Молодой мальчик, очень красивый. А ко мне он приехать не может, он в тюрьме.
Тут я просто немею.
— По Интернету! Какой Интернет в тюрьме?!
— Всё у них есть, прячут, конечно, от легавых, но всё там есть.
….Это меня как раз не удивляет. Люди приспосабливаются ко всему. Как шар со свинцовой нашлёпкой — как ни положи, перекатится, чтобы центр тяжести был постоянным.
— Как же он вышел на вас? Или вы на него…
— Я дала объявление, что хочу познакомиться с человеком, который отбывает наказание на зоне.
— Зачем?!
— У меня сын в тюрьме.
…Час от часу не легче…
— За что?
— Это долгий разговор.
— Сколько же вашему сыну?
— Двадцать два, это младший, он у меня музыкант, а старший — художник. У нас вся семья — или художники, или музыканты. Он мне позвонил недавно утром из тюрьмы, я спала ещё, и говорит — мама, я новую песню написал, послушай. Так приятно! Он пока в Бутырке, вот-вот на зону отправят. Я и хотела узнать, как там и что. А мальчик сказал с самого начала — мне женщина нужна, у меня пять лет не было женщины!
— Что, он уже пять лет сидит?
— Да, пять.
— А сколько осталось?
— Ещё два года. Ну, что делать, буду его ждать.
— Семь лет — это же, наверно, серьёзная статья! Не боитесь?
— Он такой молодой и красивый! И так меня любит, просто без памяти…
….Господи, только у нас! Глаза у неё небольшие, посажены глубоко, лицо крупное, она далеко не красавица, но сама, очевидно, считает иначе… И такая уверенность, что но, молодой, красивый, полюбил именно её! Навсегда! Выйдет из тюрьмы, и будет рядом с ней всю оставшуюся жизнь…
И тут у неё звонит телефон:
— Да. Да. У тебя же есть спортивный костюм, я же тебе совсем недавно передавала. Ну, что ты говоришь, ты же мне ещё фотографию присылал, и ты там в спортивных брюках. Ты ещё сказал, что сузил их… Ладно, пришлю тебе новый. Вернусь, и пришлю.
Щелчок, и она показывает мне фотографию:
— Вот мой сыночек!
Обычное молодое лицо, но взгляд… Он у меня и сейчас перед глазами — тяжёлый, очень тяжёлый взгляд. Я, правда, видела настоящих преступников только по телевиденью. Но это был взгляд человека, способного на всё.
— Какой у него тяжёлый взгляд…
— Он у меня серьёзный мальчик, — говорит она с гордостью.
…. Я больше не могу на тюремные темы, о чём угодно, только не о тюрьме!
— Кем вы работаете?
— Работаю в закрытом клубе. Клуб знакомств.
Ну, это ещё ничего, собираются, наверно, одинокие люди, танцуют, сидят за столиками. И  женятся, в конце концов, находят свои половинки…
— И какой возраст у ваших посетителей?
— Да от восемнадцати до семидесяти! Приходят, отрываются, и никто никому ничего не должен! И мужчины, и женщины, и в сауне попарятся, и выпить можно, и закусить. И дневной сеанс есть, в шесть часов кончается. И для иногородних удобно, можно на электричку успеть. И для тех, кто работает. В шесть часов пришёл с работы — какие вопросы! И командировочные отрываются, им же надо оторваться — от жены, от детей!
— Вы-то что делаете там?!
— Я массовик-затейник, речь — называется. Я им всякие конкурсы придумываю, развлекаю их, как могу. Первый сеанс в три часа дня, и до пяти утра!
— И долго вы их так… развлекаете?
— Десять лет.
— Ничего себе!
— В пять ложусь, и сплю до трёх часов. И опять на работу! Я и домой не езжу, два часа минимум отрывать от сна… Последний мой муж не выдержал, нашёл себе женщину… И я его не виню, я же день и ночь на работе.
Попутно она развернула продукты, и так аппетитно вгрызлась в половинку цыплёнка, да под кислую капустку, что я невольно пожалела, что отказалась составить ей компанию.
— Зачем только яблоки папа кладёт в капусту!
— Ну, как же, я тоже клала, и яблоки, и клюкву, когда солила,  у меня тогда была семья. Сейчас я одна, какие яблоки, какая капуста…
— Я тоже ничего не готовлю. Иду в столовую, выбираю, что захочу… Сейчас как лягу спать!
Щелчок телефона, и она показывает мне ещё один снимок:
— Вот он, мой любимый!
Мальчик выглядит обычно, только молодо очень. Сколько же ему лет, если он уже пять лет в тюрьме? И на преступника он совсем не похож…Но за что-то он же получил такой срок!
— Мы с ним так любим друг друга! Обязательно поженимся, как только он освободится. Знаете, когда любишь, открываются такие способности! У меня они и раньше были, а теперь… Я просто его физически чувствую, вот он, вот он — она обнимает воздух, и продолжает:
— Я к нему ездила уже, недавно к его другу молдоване ехали на свиданье, через Москву. У них было место в машине, захватили меня, и даже денег никаких не взяли, представляете! Мы с ним два часа проговорили через стекло! Но мы уже не можем больше, нам надо побыть вместе!
…Она даже не расспрашивает ничего — обо мне, так полна собой, своим ожиданьем…
— Я так его люблю! Знаете, через это надо пройти, чтобы почувствовать настоящую любовь. Надо ещё пожалеть человека… Вот, еду на свидание…
У неё опять зазвонил телефон.
— Да, еду, в поезде уже. Нет, я там куплю тарелки, чашки везу. Не знаю. Надеюсь. Я сейчас отключу телефон, а утром включу снова.
Следующий звонок она делает сама:
— Это я.  Еду, еду, в поезде уже! Я тебя люблю. И я тебя люблю. Напиши мне что-нибудь хорошее, ладно? Ну, пока, целую тебя. И я тебя. И я тебя!
Телефон выключен, но лицо её светится каким-то мягким тёплым светом. Наверно, это и есть счастье?
— Он мне такие смешные эсэмэски шлёт! Ты моя красавица, ты моя королева! И тут же — всё, не могу больше, легавые идут. Так смешно!
— Разве им разрешают мобильники?
— Нет, конечно, прячут они. Он и сыну моему позвонил в Бутырку, попросил разрешения жениться на мне. А сын говорит —  и хорошо, будет товарищ у меня, который тоже прошёл всё это! Надо будет только квартиру снять рядом с работой, чтобы видеться с ним чаще…Мы, как он выйдет, сразу поженимся, и будем идеальной парой!
…Я представила этого мальчика, который, наверно, ещё и моложе своих лет выглядит, и её рядом. И вдруг от всей души пожелала, чтобы так и было!
В ней была какая-то гремучая смесь взрослости и наивности, житейского опыта и извечной женской веры в счастье, которое вдруг свалится на тебя самым непостижимым образом! Несмотря ни на что!
Наверно, она чувствовала эту волну понимания и сочувствия…
— Я справку взяла у участкового, что я его родная тётя. А тут всё организовано, встретят на машине, переночую у женщины, заявление помогут написать и протолкнуть…
— За деньги?
— Конечно, за деньги. Станет мне это свидание в копеечку! Билеты, машина тысячу, женщине три тысячи, продукты на три дня…
…Так всё поставлено! Кормятся и возле зоны, и с зоной, конечно, железная связь. И деньги, как ток, всё ими пронизано. Есть деньги — и всё можно, и мобильник, и интернет, и женщина даже…
Какая там борьба с коррупцией! Всё пронизано сверху донизу и снизу доверху! И прошито деньгами!
Она спит, как убитая, а я не могу уснуть. Мой опыт общения с зоной — одно выступление. Беременная учительница попросила почитать стихи её трудным ученикам. И я согласилась, конечно. Только по дороге узнала, кто они, её трудные ученики.
Надо сказать, они не вызвали у меня никаких отрицательных эмоций, извечное русское — от тюрьмы и от сумы… Да ещё, сколько людей сидят ни за что, с нашими-то судами! Кто попал по глупости, кто по слабости, кто по обстоятельствам, кто по Судьбе…
Потрясла меня тогда охрана — сытая, хамская, исполненная чувства своей власти над людьми. И теми, что за решёткой, и теми, что по другую сторону, у кого сердце рвётся от невозможности поддержать близкого человека, помочь — хотя бы сигаретами!
Утром она будит меня часа за полтора до станции. У неё сложный макияж, а мне же только умыться…
Сижу и смотрю, как она старательно рисует себе лицо. Привычка — вторая натура. Зачем, она же сегодня не увидится со своим мальчиком… Господи, пусть он не окажется ни маньяком, ни душегубом, дай ей эти три дня счастья!
Она рисует бровки на гладко выбритой коже, тщательно подкрашивает глаза, губы…
И опять щелчок телефоном:
— Вот, смотрите, это я на сцене. Я люблю быть красивой, чтобы все любовались…
Она сидит на стуле, поза выверена, красный с чёрным костюм, высокие алые перчатки…
И опять она говорит, а я слушаю оглушено. Мы с ней живём точно в параллельных мирах. У меня уже не раз возникало это чувство множества параллельных миров в нашей солнечной стране.
От яхт и Куршавеля  — до бомжей, а в промежутке и тюрьмы, и больницы, и дома престарелых, и дома терпимости. И школы. И мы, так называемая творческая интеллигенция, — то ли живущие, то ли выживающие в мире, где уже не нужны никому. И всё же  упрямо идущие своей дорогой, может быть, ведущей в никуда…
— А сын попал в тюрьму ни за что. Он был должен крупную сумму. И человек, которому он был должен, сказал — отнесёшь эту сумку в кафе, там тебя встретят. И ты мне больше ничего не должен, мы в расчёте.
А в кафе его ждали уже. Всё же подстроено, нарко- дельцы время от времени сдают кого-нибудь и партию товара, чтобы менты могли галочку поставить. А он и знать не знал, что в сумке! Большая она была… Поначалу целых восемь лет дали. Ну, адвокатша у нас классная, собрала тысячу справок, что мать дома не живёт, он один кормилец деда и бабки, все инвалиды…— она смеётся, — сбросили сначала до четырёх, потом до двух с половиной. Год он уже отсидел в Бутырке. Сейчас папа хлопочет, чтобы зона была поближе.
И я опять поражаюсь, как она легко говорит об этом, никакого надрыва, ни одного седого волоска в круто, как у африканки, вьющихся волосах, заплетённых в несметное число косичек…
— И мой сейчас звонит ему, учит, как себя вести в разных ситуациях.
И тут её телефон опять звонит:
— Да, да! Подъезжаю!  Я уже не могу, я так хочу к тебе! Да, мне сказали. Да, я знаю. Только я не смогу тебе много денег оставить, столько стоит эта поездка! Не покупать продуктов? Да я накупила уже! И женщине этой не платить? Хорошо!
Поезд замедляет ход, и ночной перрон подступает к окну, и вот остановка уже, и кромешная темнота с редкими фонарями за окном, и она идёт к выходу со своей огромной неподъёмной сумкой, не выпуская телефона из руки.
— Я тебя люблю!

Вернутся к списку